Предмет: Английский язык, автор: Kamila5490

Очень маленькое сочинение мой любимый месяц года и почему,пожалуйста помогите​

Ответы

Автор ответа: milana100za200
1

Ответ:

Я очень люблю позднюю весну — месяц май. В этот период все растения ярко-зелёные, а воздух наполнен ароматами трав и цветов. Это время лучше всего подходит для прогулок на улице, для вылазок на природу. На улице ещё не так жарко, как летом. Можно спокойно гулять хоть целый день.


fatya2882: Разве не на англ нужно ??!!!!Я ОТВЕТИЛА УЖЕ
milana100za200: а ой,сори
fatya2882: Хотя есть переводчик пусть заходит и переводит
milana100za200: Да,кстати
Автор ответа: fatya2882
0
I like summer very much! At this time of year, everything blooms around, and nature becomes alive again! I like to wake up with the first rooster crow. Watch the sun rise slowly in the sky. I like to bask in its rays. And in the evening, a radiant sunset attracts attention, filling any human heart with an irresistible feeling of happiness.



Перевод:

Я очень люблю лето! В это время года всё вокруг расцветает, и природа снова становится живой! Мне нравится просыпаться с первым пением петухов. Наблюдать, как на небе медленно восходит солнце. Нравится нежиться в его лучах. А вечером привлекает внимание лучезарный закат, наполняя любое людское сердце непреодолимым чувством счастья.

Похожие вопросы
Предмет: Русский язык, автор: Lucki200
в чем заключается основная мысль текста "обертка Голлландского сыра"

вот сама повесть:
История с географической картой, которая будет рассказана ниже, случилась раньше, чем рассказанная выше. Она резко повлияла на всю мою жизнь.
Началось с того, что, живя летом в жаркой и пыльной Москве, я питался преимущественно (из-за собственной лени) чаем с сыром и колбасой.
Жил я уже не в подвале на Обыденском переулке, а в коммунальной квартире на Большой Дмитровке, на углу Столешникова переулка, где внизу был меховой магазин. В витрине его много лет сидел широко известный всей Москве волк с ощеренной мордой.
Сыр и колбасу я покупал в соседнем бакалейном магазине. В магазине этом все продавщицы были румяные и толстощекие и носили белые халаты поверх пальто. Халаты на них лоснились и трещали.
Однажды в бакалее мне завернули кусок голландского сыра в обрывок географической карты.
По своей дурной привычке всегда что-нибудь читать или рассматривать за чаем, я начал изучать этот обрывок карты и вдруг почувствовал холодок под сердцем.
Некоторые из нас любили в детстве (и любят до сих пор) придумывать и рисовать карты воображаемых великолепных мест, почти всегда – девственных и пустынных.
В эти карты, должно быть, каждый вкладывает свое представление о земном рае, о счастливых и богатых краях, куда с первых лет жизни стремились его помыслы.
И вот обрывок карты такой заповедной страны – и невыдуманной, а действительно существующей – лежал передо мной.
Бесконечные леса, озера, извилистые реки, едва намеченные пунктиром заросшие дороги, пустоши, деревушки, лесные кордоны и даже постоялые дворы – все, о чем я мечтал в своей жизни, было собрано здесь.
Обрывок карты относился к Мещерским лесам.
В конце лета я поехал туда, и с тех пор вся моя жизнь круто переменилась, окрепла, приобрела новую ценность, – впервые я узнал как следует срединную Россию. С тех пор сильнейшее чувство любви к ней, к своей, до тех пор почти неизвестной, но коренной родине, ни на минуту не покидало меня, где бы я ни был – в Калабрии или в Туркменистане, на сырой Балтике или в Альпах.
Для родины всегда находишь любое оправдание, как и для матери. Только сыновьям дано понимание материнского сердца, проникновение в его скрытую ласковость, в его муку, в его небогатые радости.
После Мещеры я начал писать по-другому – проще, сдержаннее, стал избегать броских вещей и понял силу и поэзию самых непритязательных душ и самых как будто невзрачных вещей, – к примеру, ветерка, несущего над выгоном запах дыма и качающего рыжие султаны сухого конского щавеля.
И еще одна карта сыграла большую роль в моей жизни – карта Кара-Бугаза. Ей я был отчасти обязан первой своей замеченной книгой. Но и только. На дальнейшей моей жизни Кара-Бугаз не оставил сколько-нибудь явных следов.