Question

сочинение о картине Боголюбова

Answer 1

 Месяца через два я уже снова был петербуржец. Старые товарищи мои, моряки, меня душевно приняли, а милый сослуживец мой по "Камчатке" А.С. Горковенко встретил меня стихами:    Я видел Рим - величия погост!    Венецию в её златой порфире, -    Но Поцелуев мост    Милее мне, чем Понте деи Соспире!    Я поселился в Академии. Августейший президент наш В. Кн. Мария Николаевна предложила мне безвозмездно брать учеников Академии - пейзажистов на выучку. Молодежь стала ко мне ходить(46). Я им проводил мои европейские взгляды на искусство, рекомендуя писать поболее этюдов с натуры и не набросками, как у нас начинается летняя работа художников, а окончательно и сознательно. Из всех молодых людей я встретил талантливого одного только И.И. Шишкина и потом, через два года, Орловского. Остальное всё было очень посредственно и тупо. Был ещё Дюккер, но тот скоро сделался пенсионером, и я его уже знал позже, в Дюссельдорфе, где он поселился совсем, составя себе почтенное имя.    Не видел я никогда Москвы. Я туда поехал(47) на свидание с моим родным братом и другом Н.П. Боголюбовым, тогда рязанским помещиком. Радостна была моя встреча с ним после 6 с половиной лет разлуки. Наговорившись досыта, мы пошли бродить по Белокаменной. Не думал я никогда, чтоб этот православный город так на меня сильно подействовал! Щетинистый Кремль с его башнями, Василий Блаженный, соборы скученные, всех возможных стилей и архитектур, Замоскворечье - всё это было так чудно, так оригинально! Здесь нет ничего своего, если хотите, - всё краденное. Но есть одно - это гений усвоить взятое и воспроизвести такие прелести! К сожалению, наша русская архитектура не имела более таких мастеров, какие были. Стали работать в этом духе и направлении, но до сих пор были только счастливые попытки. Россия ждёт, как она дождалась Пушкина и Лермонтова и в живописи Александра Иванова, гениального зодчего, который двинул бы снова эту прелесть и создал бы настоящий русский стиль! Но не петухов и коньков и не полотенчатое кружево на зданиях с пёстрыми красками нам нужно, которыми так восхищается В.В. Стасов.    По делам картинным надо было отправиться к Кузьме Солдатёнкову, московскому меценату. Он первый подошёл ко мне и предложил покровительство. Надо было быть вежливым, да, пожалуй, и искательным, ибо я только что начинал жить своим трудом. На Мясницкой стоял его барский дом, хотя мне показалось странным, как у такого богача в палисаде стоит лавочка, это уже как-то по-купечески! Встретил меня его холоп-художник, проживавший у него на хлебах и побегушках, Раев. Я знал его в Риме за бездарность. Он был опять с бородой, хотя мы её хоронили когда-то в Риме в пьяной процессии на Monte Mario. "Подождите, - говорит, - он сейчас придёт". И вот я в полуприхожей присел со старым знакомым - вспоминали Рим, наконец, всё выговорили, что следует, а Солдатёнкова всё нет. Прошло минут 20. "Да не лучше ли зайти в другое время?" - "Нет, погодите". И, наконец, всего через полчаса, вижу, идёт, вольно болтая руками, с какими-то двумя кафтанниками купеческого богатого пошиба, сам хозяин.    Он даже не кивнул на мой поклон, а до крыльца проводил дельцов и потом строго подошёл ко мне, даже не подав руки, и сказал: "А вы "Амстердам" продали, я читал в газетах, - ну так мне с вами нечего делать, прощайте-с". - "Да позвольте, Кузьма Терентьевич, ведь вы помните условие. Его Величество мне сделали честь поместить мою картину в Эрмитаж, ведь это было оговорено". - "Знать ничего не хочу - вы не сдержали слово..." Тут я прервал его речь, кровь хлынула мне в голову, и я сказал: "Не я же к вам навязывался, а вы подошли ко мне первый. Теперь знайте, что я, во-первых, дворянин и художник, обращения такого с собой не терплю, сожалею, что я замарал свои подошвы вашей обителью. Вы хам, и ничего более". И мы повернулись спинами. В передней бледный Раев говорит мне: "Да как это вы! Ведь он бы с вами сговорился. Зачем погорячились". - "Так и нужно этому прохвосту, чтоб кто-нибудь его вразумил. Прощайте, жалею вас, что вы должны жить под крышей этого скота".