( Сократите текст)
Степь
Иногда я пытаюсь вспомнить первые свои ощущения жизни, первые прикосновения к миру, вспомнить с надеждой, что это может мне что-то объяснить, возвратить меня в наивную пору счастливых удивлений, смутного восторга и первой любви, вернуть то, что позднее, уже зрелым человеком, никогда не испытывал так чисто и пронзительно.
С каких лет я помню себя? И где это было? На Урале, в Оренбургской степи? Когда я спрашивал об этом отца и мать, они не могли точно восстановить в памяти подробности давнего моего детства. Так или иначе, много лет спустя я понял, что пойманное и как бы остановленное сознанием мгновение самого высшего счастья — это чудотворное соприкосновение мига прошлого с настоящим, навсегда утраченного с неудовлетворённостью, детского со взрослым, подобно тому как соприкасаются золотые сны с явью.
Но, может быть, первые ощущения — лишь неясный толчок крови моих предков во мне, моих прапрадедов, голос крови, вернувшей меня на сотни лет назад, во времена какого-то переселения, когда над степями носился по ночам дикий, разбойничий ветер, мотал, исхлёстывал травы под лиловым лунным светом и скрип множества телег на пыльных дорогах перемешивался с первозданной трескотнёй кузнечиков?..
Но первое, что я помню, — это свежесть и сырость раннего утра, сочные, мокрые травы, тяжёлые от росы, высокий берег реки, где мы остановились, видимо, после ночного переезда.
Я сижу в траве, укутанный во что-то пахучее, тёплое, мягкое, наверное в овчинный тулуп, сижу среди сгрудившихся тесной кучкой моих братьев и сестёр (которых у меня никогда в ту пору не было), а рядом с нами, тоже укутанная во что-то тёмное, какая-то бабушка, кротко-тихая, уютная, домашняя. Она чуть наклонена к нам, как бы своим телом давно согревая и защищая от рассветного холода. И все мы смотрим как очарованные на чудовищно огромный, малиновый, поднявшийся из травы на том берегу шар солнца. Он такой неправдоподобно огненный, такой искрящийся в глаза брызгами лучей, что все мы в счастливом безмолвии сливаемся с его утренним теплом.
Когда же я вспоминаю этот осколочек полуяви, полусна, то испытываю непередаваемо покойное, подхватывающее меня мягкими объятиями счастье, как будто передо мной открылась вся доброта мира и все человеческие чувства соединились в моей душе в тот миг поднявшегося из травы солнца, встреченное, увиденное нами где-то в пути, в длительном переезде куда-то. Куда?
Странно вдвойне: я помню себя всё время в движении, помню освещение и запахи, вольные, степные, но чаще уютные, успокаивающие и вместе тревожащие душу, как ожидание переезда, ожидание медленного приближения к невиданной и неизведанной красоте, к обетованной земле, где всё должно быть радостью. Я словно плыл между небом и землёй с замирающим от восторга сердцем, испытывая почему-то неизбывную радость перед непонятным миром до сладостного комка в горле. «Я всех люблю, — думал я. — И все тоже любят меня. И так будет всю жизнь».
Но и никогда потом в жизни не повторялось того единения с миром, того немого восторга перед всем сущим, что испытал тогда в детстве.
Ответы
Степь
Иногда я пытаюсь вспомнить свои первые жизненные впечатления.
Отец и мать не могли точно восстановить в памяти подробности моего детства. Первые ощущения — голос крови, вернувшей меня на сотни лет назад, когда над степями носился по ночам ветер, мотал, исхлёстывал травы под лунным светом и скрип множества телег на дорогах перемешивался с трескотнёй кузнечиков?..
Первое, что я помню, — это свежесть и сырость утра, сочные травы, тяжёлые от росы, высокий берег реки, где мы остановились после ночного переезда.
Я сижу в траве, укутанный в овчинный тулуп, среди моих братьев и сестёр, а рядом с нами какая-то бабушка. И все мы смотрим на огромный, малиновый шар солнца. Он такой огненный, искрящийся в глаза брызгами лучей, что все мы в безмолвии сливаемся с его теплом.
Когда же я вспоминаю это, то испытываю счастье, как будто передо мной открылась вся доброта мира и все человеческие чувства соединились в моей душе в тот миг поднявшегося из травы солнца.
Я помню себя всё время в движении, помню освещение и запахи, уютные, успокаивающие и тревожащие душу, как ожидание переезда. Я словно плыл между небом и землёй с замирающим от восторга сердцем, испытывая почему-то радость перед непонятным миром до сладостного комка в горле. «Я всех люблю, — думал я. — И все тоже любят меня. И так будет всю жизнь».
Но и никогда потом в жизни не повторялось того единения с миром, того восторга перед всем сущим, что испытал тогда в детстве.